– Внизу. В так называемых гномичьих каютах. В кандалах.
– По-моему, это не очень мудрое решение.
Иносолан отвернулась и проговорила, обращаясь к окну:
– Он отказался взойти на борт и потребовал, чтобы его принял эмир. Джотунны, разумеется, заставили его сесть на корабль, подгоняя остриями мечей.
Снаружи шум не стихал, но в каюте Кэйдолан воцарилось задумчивое молчание. Интересно, как будет чувствовать себя Азак к тому времени, как «Жемчужина зари» достигнет Ангота. Чтобы добраться до Хаба, им придется долго ехать на перекладных – через горы Гобль и через большую часть провинции Шимлундок. Скараш клялся, что не поедет дальше Ангота.
Может быть, в Анготе для них уже расставлены колдовские сети? Или нити их начинаются уже здесь, на корабле? Неужели Азака повезут в кандалах до самой столицы? Впрочем, думать об этом сейчас было бессмысленно. Кэйдолан нагнулась в поисках туфель.
– Тупой осел! – пробормотала Инос.
– Он сам виноват.
До сих пор Иносолан держалась молодцом. В течение многих месяцев в пустыне ей удавалось в отношениях с султаном сохранять дистанцию, не оскорбляя его чувств, но и не подавая ложных надежд. Не так-то просто было поддерживать такое равновесие. Но в последнее время Кэйд была обеспокоена тем, что в отношениях Инос с Азаком начали происходить перемены, она не могла понять, какие именно. Ужасные события в Туме потрясли их всех. Азак чуть не погиб, Иносолан едва не изнасиловали. С этого момента все изменилось: взаимоотношения стали другими, изменилась система ценностей. Не исключено, что прибытие в Алакарну – возвращение к цивилизации – усилило эти перемены. Азак в джотуннской одежде произвел ошеломляющее впечатление на Кэйдолан и, возможно, на Иносолан тоже. Он перестал быть варваром.
Для всех заинтересованных лиц было бы лучше, если бы Азак проделал все путешествие в оковах до самого Хаба. Когда они поедут по дороге, Иносолан может сидеть в карете, а Азака... ну, его можно привязать к крыше кареты вместе с багажом.
Кэйдолан отчитала себя за неподобающие мысли.
– Какая роскошь! – воскликнула она. – Твоя каюта столь же великолепна?
– Я еще не смотрела.
Снова обутая, как подобает даме, Кэйдолан встала.
– Так давай пойдем вместе и посмотрим, а потом поднимемся наверх и...
Иносолан резко обернулась и уставилась на нее.
– И будем получать удовольствие от жизни, да?
– А почему бы и нет?
– Легко тебе говорить! А мне теперь придется выйти замуж за гоблина! Я попала в лапы чародея и, судя по тому, как он со мной обращался, буду передана в дар гоблину, словно какой-нибудь второсортный товар. Азак заперт в трюме. Я ненавижу корабли. Меня тошнит от качки...
– И ты ведешь себя как капризный ребенок.
– Кто – я? Ты не знаешь, что такое морская болезнь!
– Разве у тебя сейчас приступ морской болезни? Разве в этом причина твоей тревоги?
Иносолан фыркнула и решительно направилась к двери. Кэйдолан разозлилась:
– Отвечай на вопрос!
Иносолан замерла и обернулась, раскрыв рот от изумления.
– Ты по-прежнему ведешь себя как избалованный ребенок, – сказала Кэйдолан. Раз она зашла так далеко, то приходилось развивать свою мысль. – Ты пока еще не замужем за гоблином. И я что-то не замечаю здесь никаких чародеев, которые могли бы оказывать на тебя давление. Тебе предстоит великолепное морское путешествие на прекраснейшем корабле, в самых роскошных условиях. Мы поплывем через море Слез, оно славится отличной погодой, идеальной, чтобы ходить под парусами. После этого тебя ожидает восхитительное путешествие по суше, которое ты наверняка запомнишь на всю жизнь: ты поедешь через красивейшие в мире места, через половину всей Империи в сам Хаб. Там тебе, скорее всего, будут оказаны королевские почести и к твоим услугам будет все гостеприимство императорского двора. Даже если ты и вправду думаешь, что тебя выдадут за гоблина – что до меня, то я считаю эту мысль настолько нелепой, что даже не хочу всерьез ее обсуждать, – то я все равно советую тебе попытаться получить удовольствие от всего хорошего, что есть у тебя сей час, вместо того чтобы постоянно изводить себя мыслями о будущих неприятностях, которые, возможно, никогда и не произойдут.
– Говоришь, нелепая мысль? – Иносолан побелела от ярости. – Нелепая?
– Нелепая.
Кэйдолан вздохнула, жалея о своей несдержанности. Она не должна была говорить все это вслух. Ее раздражение должно было остаться при ней.
– Я уже говорила тебе об этом. Принцип компромисса состоит в том, чтобы найти что-то или кого-то, как в данном случае, кто являлся бы равно приемлемым для обеих сторон. По-моему, гоблин для обеих сторон совершенно неприемлем. Точнее говоря, для всех четырех сторон: для тебя, для краснегарцев, для Империи и для...
– Разве ты не поняла, что чародей...
– Нет, не поняла. И вовсе не уверена, что ты поняла правильно.
Иносолан сделала очень глубокий вдох, но прежде, чем поток ярости смог излиться наружу, Кэйдолан добавила:
– Он мог быть Рашей.
– Рашей? Что за вздор!
– Это ничуть не больший вздор, чем то, что говоришь ты. Чародеи могут изменять свою внешность, но ведь и волшебницы тоже могут. Ты встретилась с кем-то, и эта встреча тебя огорчила. Ты утверждаешь, что узнала голос, но я уверена, что его восточное всемогущество не настолько глуп, чтобы изменить лицо и позабыть про голос. Ты говоришь, что он унял твою головную боль, но это могло быть результатом шока. В конце концов, весь этот эпизод, возможно, был всего-навсего иллюзией, навеянной чарами Элкараса. Разве не так?
Иносолан широко раскрыла глаза и затрясла головой.
– Можно сойти с ума, если начать думать такое.
– Это точно, – согласилась Кэйдолан. – Поэтому я стараюсь так не думать. Прости меня за грубость, дорогая. Давай-ка все-таки выйдем хоть немного проветриться. Видишь ли, тебя ожидает неминуемая смерть.
– Меня? – Иносолан задохнулась, но потом внезапно улыбнулась. – Всех нас ожидает, ты хочешь сказать?
– Ну конечно, дорогая. Рано или поздно. Не должны же мы всю жизнь страдать из-за этого. Ну, пойдем. А потом...
2
Независимо от того, на кого он был похож внешне – на эльфа или на фавна, – внутренне Рэп оставался все тем же пареньком-полукровкой, который в Краснегаре вечно ошивался либо у пристани, либо у конюшен. Почти ничто в мире не могло для него сравниться с тем восторгом, когда восходишь на борт настоящего корабля, а «Аллена» была великолепным кораблем, с четырьмя мачтами. Рэп за всю свою жизнь не видел такого огромного, чистого, прекрасного корабля. Видно, и своим путешествиям, когда только было возможно, эльфы старались придать неповторимый стиль.
Рэп бросил восторженный взгляд на оживленную Нумскую гавань, которая была так темна и пустынна, когда он впервые прибыл в город. Сколько же здесь разных кораблей – каравелл, джонок, яхт, шаланд. Его пьянил несмолкающий деловитый гомон этого порта, одного из величайших портов Империи, морских ворот Драконьего моря и большей части Питмота. Юноша был поражен и даже смущен комфортом небольшой каюты, которую ему выделили на «Аллене». Ну, а сейчас он просто стоял на палубе, жадно впитывая взглядом всю эту пестроту и многолюдье.
Ему было любопытно, разрешается ли пассажирам залезать на мачты. Если только кому-нибудь не придет в голову глупая мысль заковать его в цепи, он исследует «Аллену» от носа до кормы и от киля до верхушек мачт, едва корабль отойдет от берега. С его новыми магическими способностями Рэп мог уговорить кого угодно, и в данном случае искушение прибегнуть к магии было сильнее, чем доводы рассудка. Впрочем, судя по лицу Гатмора, которое все еще носило следы побоев, тот тоже не собирался все плавание сидеть в каюте и вязать носки. Возможно, Рэпу следовало просто держаться поближе к моряку, а уж он найдет лазейки в самые сокровенные места корабля.
Стоял чудесный послеполуденный час; игривые белые облачка резво неслись по синему небу. Начался прилив, вода прибывала; постепенно набирал силу вечерний бриз. Среди мачт и такелажа кричали морские птицы. Запахи смолы и рыбы смешивались с пьянящим, ни с чем не сравнимым ароматом зовущего вдаль морского простора. Джотунны, импы, тролли и даже несколько эльфов сновали по пристани. Носильщики бегали вверх-вниз по трапу, доставляя на корабль последние грузы из пекарен и с рынков Нума. Команда была почти полностью готова к отплытию. Рэп отправлялся в Илрейн, к Литриану и – смилуйтесь, Боги! – к Инос. Но сам факт того, что он находится на борту великолепного корабля, готового к отплытию, возбуждал юношу едва ли не больше, чем мысли об Инос.